Рецензии

Дэвлет М.А. Самашев З.С. Наскальные изображения Верхнего Прииртышья. Алма-Ата, 1992 // Российская археология 1993. №3. С. 256-258.

В Алма-Ате вышла в свет монография 3. С. Самашева «Наскальные изображения Верхнего Прииртышья», в которой автор публикует материалы, собранные им в 1971-1983 гг. в Восточно-Казахстанской области. Ныне на территории Северной, Средней и Центральной Азии трудами десятков отечественных и зарубежных исследователей открыты и изучены многие сотни местонахождений петроглифов. В результате выделены целые регионы первобытного искусства, культурно-исторические ареалы с особым обликом наскальных изображений. Между тем памятники Восточного Казахстана – одного из важнейших регионов первобытного творчества - до недавнего времени все еще были недостаточно освещены в научной литературе. В этой связи каждая новая публикация, каждое исследование, посвященное рассмотрению наскальных изображений этой территории, вызывает закономерный интерес у широкого круга специалистов. Целеустремленные, планомерные полевые работы 3. С. Самашева существенно расширили источниковедческую базу и создали качественно новую основу для исследований, преследующих цель заполнить существенный пробел в деле изучения азиатских наскальных изображений.
Хронологические рамки работы охватывают период от энеолита до эпохи раннего средневековья. В истории наскального искусства Восточного Казахстана автор выделят четыре хронологических пласта: изображения эпох энеолита и бронзы, предсакского и раннесакского времени, затем петроглифы развитого сакского времени и, наконец, эпохи раннего средневековья. Наиболее дискуссионно и уязвимо для критики выделение древнейшего пласта наскальных изображений, что сознает и сам автор. Подвергая анализу три фигуры быков из окрестностей с. Зевакино и из урочища Сагыр, 3. С. Самашев подчеркивает, что рассматриваемые рисунки выглядят более архаичными по сравнению с прочими изображениями, однако «для конкретизации даты в настоящее время нет веских оснований и четких критериев» (с. 145). Наскальные рисунки последующих эпох в целом выделяются автором с достаточной степенью надежности, хотя в отдельных случаях его хронологические определения представляются дискуссионными. Так, 3. С. Самашев вряд ли прав, полагая, что фигуры в сцене охоты на оленя из урочища Сагыр II разновременные (рис. 31). Правда, в начале работы при описании памятника автор как будто склоняется к мысли, что в данном случае представлена единая композиция. Он пишет: «Интерес представляет сцена охоты конного всадника на оленя... Пышные рога животного отброшены назад, корпус в нескольких местах пронзен стрелами с оперением* (с. 29, 31). Однако при анализе изображений 3. С. Самашев в отношении фигуры оленя из Сагыра ІІ замечает, что «уже в раннем средневековье к этой фигуре подрисованы конный лучник и стрелы с оперениями* (с. 171). На чем основано данное утверждение, автор не объясняет; очевидно, оно базируется на различиях в технике изображения. Судя по опубликованным копиям (рис. 31) и приведенному описанию (с. 31), фигуры оленя и всадника выбиты, а изображения стрел прорезаны тонкими линиями. Между тем, если обратиться к аналогиям в тувинском наскальном искусстве, то можно высказать достаточно обоснованное предположение, что изображения из Сагыра II одновременны и находятся в композиционной связи. В последние годы работ в Саянском каньоне Енисея, когда сотрудниками Отряда по изучению петроглифов Института археологами АН СССР был уже накоплен значительный опыт, и наше профессиональное зрение стало зорче, на, казалось бы, хорошо обследованных участках мы стали различать незамеченные прежде тончайшие резные линии. Таким волосяными линиями древние художники предварительно наносили контур - эскиз наскальных рисунков, который затем заполнялся точечными выбоинами. Иногда в силу каких-то причин, чаще преднамеренно, абрис, нанесенный резной линией, оставался без дальнейшей доработки ударным орудием. Начиная с эпохи бронзы на скалах Саянского каньона в сценах охоты встречались изображения стрел, по технике исполнения, отличавшиеся от прочих выбитых фигур. Эти стрелы были изображены резными линиями, часто еле заметными и то лишь при благоприятном освещении. Подобный прием встречается в сценах охоты, датируемых гунно-сарматским временем и ранним средневековьем, когда воинственный дух эпохи, связанной с появлением на исторической арене хунну и древних тюрков, наложил отпечаток на тематику художественных произведений того времени. Люди и животные изображались стремительно мчащимися, смертельно ранеными, со стрелами, вонзенными в тело или летящими в направлении к жертве. Характерным примером сочетания резной техники и выбивки может служить композиция бега зверей на прибрежном камне близ впадения р. Чинге в Енисей. Показательно, что при первоначальном копировании и публикации [1, табл. 37, 7] нами не были замечены эти волосяные линии, в том числе резное изображение стрелы, вонзившейся в тело мчащегося оленя [2, с. 83]. Представляется, что древние создатели наскальных изображений использовали комбинированную технику вполне сознательно и что упомянутая выше композиция с верховьев Енисея, как и сцена охоты на оленя из Сагыра П, опубликованная 3. С. Самашевым, - это явления одного порядка. Сочетание выбивки и резной техники известно и по другим петроглифам Верхнего Прииртышья. В том же Сагыре П зафиксирована уникальная сцена поединка двух пеших воинов со сложными луками в горитах, одновременно наносящих друг другу удары чеканами по голове. Их оружие также выполнено резными линиями.
Недостаточно четко выделяет 3. С. Самашев древнетюркский пласт изображений горных козлов в Верхнем Прииртышье. Еще в середине 1950-х годов Л. Д. Грач по материалам своего первого полевого сезона в Туве предложил вычленить из общей массы изображений горных козлов группу фигур, названную им изображениями «типа Чуруктуг-Кырлан». Эти схематические профильные фигуры по аналогии с тамгообразными изображениями на поминальных тюркских стелах он датировал тюркской эпохой. В дальнейшем эта точка зрения А. Д. Грача подверглась резкой критике со стороны ряда исследователей. В книге «Петроглифы Центральной Азии» академик А. П. Окладни¬ков подвел итог дискуссии. Он привел точки зрения исследователей - оппонентов А. Д. Грача, - а также произвел сравнительный анализ наскальных изображений, отнесенных А. Д. Грачом к «типу Чуруктуг-Кырлан», и фигур на тюркских каганских стелах. В результате А. П. Окладников пришел к заключению, что лишь несколько изображений из тех, что были приведены А. Д. Грачом в таблицах, сближаются со стилистическим и хронологическим эталоном - рисунком козла на стеле в честь Кюль-тегина. Все остальные козлы, представленные на таблицах А. Д. Грача, по мнению А. П. Окладникова, «бесспорно принадлежат различным хронологическим этапам и представляют собой различные стилистические группы» [3, с. 79]. Согласно описанию, приведенному в статье А. Д. Грача, фигуры козлов «типа Чуруктуг-Кырлан» состоят из комбинации прямых полосок примерно одной ширины, исключение составляют лишь загнутые рога [4, с. 390]. Рассматриваемые 3. С. Самашевым изображения козлов, которые он относит к типу Чуруктуг-Кырлан (рис. 21 и 32), не соответствуют этим стилистическим стандартам; у животных туловище, ноги, шеи обозначены линиями различной ширины, причем не прямыми, а изогнутыми. Эти и другие их особенности не позволяют считать эти изображения тамгообразными. Это обстоятельство подмечает и сам автор, подчеркнув, что с тамгообразными фигурами горных козлов на стелах может быть сопоставлено лишь одно наскальное изображение с территории Верхнего Прииртышья, а к «чуруктуг-кырланским» следует относить, отделив от каганских, схематические изображения козлов, встречающиеся на сосудах, скалах и рядовых поминальных стелах. Представляется, что в дальнейшем целесообразно было бы воздержаться от употребления этого громоздкого и расплывчатого по существу термина «тип Чуруктуг-Кырлан», объединяющего стилистически разнородные и разновременные изображения.
Монографию заключает глава, в которой 3. С. Самашев рассматривает вопросы интерпретации, семантики наскальных изображений Верхнего Прииртышья. В сложных и простых композициях автор пытается увидеть глубинный смысл, проявляя при этом широкую эрудицию, знакомство с литературой по различным областям знаний.
Для целей реконструкции мировоззрения древнего человека особое значение имеют писаницы грота Акбаур. Автор на материалах этого памятника стремится пролить свет на проблему представлений о пространстве и времени в мифологическом мышлении древних людей. Информативны и читаются с большим интересом этюды о жертвоприношении быка, об образе ряженого человека, о «чудесной» упряжке, «священном браке», о коне у мирового дерева, о культе оленя, об образе воина, иногда воина-знаменосца. Название параграфа «Сцены терзания, борьбы и преследования» не вполне отвечает содержанию, поскольку сцены терзания в наскальном искусстве Верхнего Прииртышья отсутствуют. Самостоятельный интерес представляет раздел, в котором рассматривается комплекс волк - знамя, хотя этот ярко написанный параграф имеет скорее косвенное, чем прямое отношение к теме петроглифов.
В заключение следует отметить, что книга 3. С. Самашева - фундаментальное разноплановое исследование, значение которого для петроглифоведов и историков первобытного искусства трудно переоценить.
1. Дэвлет М. А. Петроглифы Улуг-Хема. М., 1976.
2. Дэвлет М. А. Круговорот жизни в представлениях древних // Природа. 1988. № 4.
3. Окладников А. П. Петроглифы Центральной Азии. Л., 1980.
4. Грач А. Д Петроглифы Тувы. I // Сб. МАЭ. 1957. Т. XVII. С. 390.